Знакомьтесь — Ева Геворгян, главная юная пианистка России
Еве Геворгян всего 17, а она уже играла на одной сцене со Спиваковым и Гергиевым, выступала в Альберт-холле в Лондоне и получила стипендию от фонда Дениса Мацуева. В марте присоединилась к «семье» музыкального бренда Yamaha, а в июне готовится к сольному концерту в Мадриде. Из милой девочки-вундеркинда Ева превращается во взрослую самобытную артистку, которая гармонично смотрится как в зале филармонии, так и в экспериментальном пространстве модного проекта SOUND UP forte — 23 апреля Ева выступила прямо в здании Северного речного вокзала.
Мы встретились с Евой в кафе «Патиссон» на Арбатской — в трех минутах ходьбы от Центральной музыкальной школы, где она учится. Это «свое» место для подростков-музыкантов, которые заходят сюда как в школьную столовку: кучкуются большой компанией в углу, громко включают музыку (и нет, не Чайковского), смотрят ютуб и перекрикивают других посетителей кафе. Перед интервью Ева заказывает чай и «картоху» — пирожное, перед которым не может устоять. Наш разговор длится до тех пор, пока одноклассница с соседнего столика не начинает ей громко шептать: «Ев, а ты на русский идешь?»
Посвященный романс
— Давай сначала про SOUND UP forte: было радостно увидеть тебя в лайн-апе в этом году. Музыканты будут играть в здании Северного речного вокзала — это совсем не тот академический мир, с которым тебя привыкли ассоциировать.
— Я никогда не участвовала в таких проектах, и мне очень интересно. Как только мне сообщили, что надо выбрать девять произведений разных эпох, я сразу начала составлять свою программу: Гендель, Бетховен, Рахманинов, Шопен, Скрябин…
— И одно произведение — свое.
— Да! Я очень волнуюсь, потому что редко даю кому-то послушать свои произведения — только самым близким. Я сочиняю нерегулярно. Пока не считаю свои пьесы достойными для слушателя, но то, что буду играть на SOUND UP forte, мне по-настоящему нравится.
— О чем эта пьеса?
— Она называется «Непосвященный романс», но на самом деле он посвященный, просто это секрет. Это очень искренние, личные переживания. Но написать эту пьесу было несложно. Знаешь, легко пишется, когда ты испытываешь какое-то чувство прямо сейчас, а не думаешь о нем отстраненно. В общем, история, может быть, и личная, но я думаю, что она найдет отклик у всех.
— Она про любовь?
— Да.
«Соседи вызывали полицию»
— Расскажи, как ты решила играть на фортепиано? Я читала, что все начиналось со скрипки.
— Моя мама — альтистка, она родила меня, когда училась на первом курсе консерватории. Я с раннего детства слышала, как мама занимается: иногда она брала меня на репетиции студенческого оркестра. Кстати, я буду играть с этим самым оркестром 25 апреля, на концерте в Московской консерватории.
Когда мне было три, я попросила маму купить мне скрипку. Она сперва скептически отнеслась к этой идее. Сказала: «Ой, нет, не надо». Потому что понимала, каких трудов это стоит — играть профессионально. Но потом поддалась моим уговорам и принесла маленькую скрипочку домой. Я была абсолютно счастлива. Сначала. А потом взяла ее в руки, попробовала поводить смычком и расстроилась: не получилось издать ни звука. Я начала крутить колки, и струны вылетели — так я сломала скрипку. Маме только и осталось сказать: «Ну все, теперь фортепиано». Его сломать очень сложно.
— Как вообще дети попадают в Центральную музыкальную школу? Есть конкурс?
— Да, я пришла на прослушивание в пять лет: мне нужно было спеть песню, что-то наиграть, знать ноты. ЦМШ — это школа, где ты проходишь общеобразовательную программу не отходя от музыкального инструмента, очень удобно! Еще плюс: учителя знают, что ты профессионально занимаешься музыкой, и дают возможность сдать математику или географию попозже. У меня сейчас вообще свободное посещение.
— Расскажи, как построен твой обычный день?
— Первое, что я делаю, — сразу иду к роялю. Правда! Дело в том, что мне нельзя заниматься с 13:00 до 15:00 и с 21:00 до 9:00. В нашем доме хорошая слышимость, и соседям моя игра может помешать. Они даже полицию вызывали. Родителям в таких ситуациях остается объяснить, что ребенок занимается музыкой профессионально и ему просто необходимо очень много практиковаться.
Так что утром я должна успеть поиграть хотя бы четыре часа. Потом я иду на уроки или на занятия по специальности. Если на вечер не запланирован концерт, возвращаюсь домой и продолжаю играть.
— Слышала, что в музыкальной школе есть условный минимум — два часа занятий в день. А в ЦМШ как принято?
— У каждого своя норма. Мой преподаватель, профессор консерватории Наталия Владимировна Трулль, уверяет меня, что в детстве больше полутора часов не занималась. Но я ей не верю. Сама я, когда была маленькой, занималась примерно по два часа.
Выходить на сцену очень приятно, а это невозможно без труда. Сейчас у меня огромная программа, и я сижу за инструментом часов по семь в день. Попа-часов, как говорят музыканты (смеется).
«Я прихожу в класс не за комплиментами»
— Помнишь свой первый конкурс?
— Мне было шесть с половиной лет, я была самой мелкой на международном конкурсе «Амадеус» в Чехии. Есть видео на ютубе, где я в красном платьице еле-еле дотопываю до инструмента. Я играла там пьеску Моцарта и сонатину Бетховена, получила второе место. И, представьте, тогда у меня в голове что-то щелкнуло — я очень расстроилась! Разрыдалась прямо там и пообещала себе отныне получать только первые призы.
— Что на данный момент считаешь вершиной твоего конкурсного пути?
— Конкурс юных пианистов имени Вана Клиберна в Далласе, США. Мне тогда было 15. Прошла отборочный тур по видео и еще пять живых туров, играла с оркестром — настоящий марафон для меня. Не знаю, на сколько килограммов я похудела к финалу. Я тогда очень устала, но такое не забывается! Это был юношеский конкурс, а в следующем году я попаду уже во взрослый. Буду готовиться.
— Соревнования вообще важны? Музыка — это ведь не спорт.
— Лично я верю, что по конкурсам нельзя объективно судить, кто лучше, а кто хуже. Они показывают, кто лучше всех выступил в один конкретный день. Если ты выиграл первую премию в международных соревнованиях, ты все еще не лучший пианист в мире. Может быть, уже завтра ты станешь вторым. Но я поняла, что мне важно на каждом выступлении выкладываться на 100%.
— У тебя есть ритуалы перед выходом на сцену?
— Некоторые из них я совершаю уже на автомате. Перед концертом стараюсь разогреть руки. Чтобы опираться на клавиатуру рояля лучше, иногда делаю отжимания от стены. В конце концов, делаю вдох-выдох три раза для спокойствия.
— Руки дрожат?
— Ты знаешь, они даже сейчас у меня дрожат! Но это не из-за волнения, а потому что я музыкант. У пианистов очень чувствительные руки, обостренные нервные окончания. На сцене, кстати, такое бывает редко: когда руки заняты, они не дрожат.
— А мама с тобой ездит на конкурсы?
— Когда у организаторов есть возможность оплатить два билета, маму беру с собой. Она — моя поддержка. И потом, сейчас она — мой главный менеджер! Ведет расписание всех моих дел, встреч. Без нее я бы ничего не успевала физически.
Но раньше я очень боялась, когда мама была в зале. Ведь она лучше всех понимает, что я могу и чего не могу, знает каждую секунду программы, каждую ноту. На конкурсах она иногда выходит из зала — так сильно волнуется. С концертами все не так напряженно: я радуюсь, если родители и мой педагог Наталия Владимировна в зале. Вообще мама и Наталия Владимировна — это две мои мамы.
— Какие у тебя отношения с преподавателем?
— Я восхищаюсь ей! Она следит за всем: за тем, как я говорю, как я одеваюсь. Между нами всегда полное доверие, даже если я с чем-то не согласна в процессе работы. Иногда спорю по поводу интерпретации произведения, оттенков. Все время хочу «рубашку на себе порвать». А она мне всегда говорит: «Спокойно». Надо копить эмоции, чтобы потом был внезапный всплеск на сцене, иначе будет не так эффектно.
Еще Наталия Владимировна говорит, что не нужно ничего бояться, нужно быть открытой и вежливой со всеми. Не только с организаторами концерта, но даже с таксистами, которые тебя везут в отель. Иногда она замечает такие нюансы в работе, о которых я никогда не задумывалась. Например, в последнее время я работаю над тем, чтобы не зажимать рот и шею, когда играю. Я так стремлюсь передать все эмоции, что зажимаюсь, — а переживания лучше транслировать все-таки музыкой, то есть руками. Когда я начала за этим следить, мне стало легче. Наталия Владимировна, как всегда, попала в точку.
— Тебя могут ругать после концерта?
— После концерта редко, но в рабочем процессе — конечно. Всегда конструктивно, очень по-человечески. Я поняла, что мне всегда легче работать, когда человек не то что ругает… дает критику.
— А есть произведения, которые ребенку стараются не давать, — не потому что технически не справится, а потому что в силу возраста не сможет прочувствовать их до конца? Слышали, как проникновенно вы играете «Траурный марш» Шопена.
— Так бывает. Но всегда остается шанс заполучить это произведение в свою программу. Например, если сможешь выучить хотя бы несколько кусочков и показать это на уроке преподавателю. Конечно, ребенок интерпретирует взрослое произведение по-своему, но иногда это получается гармонично.
Я, например, играла «Мефисто-вальс» Листа в 13 лет — считается, что это очень рано. Концерты Рахманинова мне тоже вроде как не по годам, но в моем репертуаре уже Первый концерт и Рапсодия на тему Паганини. Сейчас учу Второй концерт, и хочется знать их все — они гениальны!
Колибри на кончиках пальцев
— Когда ты впервые сыграла с оркестром? Как это было?
— Мне было десять, играла концерт Гайдна в Ивановской филармонии. Все очень доброжелательно ко мне относились. Правда, на сцене я не сразу сообразила, куда девать руки! Когда играю сольно, сразу кладу руки на рояль. На концерте с оркестром сделала точно так же, хотя еще три минуты музыканты играли вступление. И вот я сижу, пальцы на клавишах, и просто жду своего старта. Потом мне объяснили, что так не надо.
Я люблю играть с оркестром. Бывает, меня спрашивают: «Как удобнее, с оркестром или сольно?» Отвечаю: «По-разному». От оркестра чувствуешь большую поддержку, а когда выходишь на сцену сам, рассчитываешь только на себя. К тому же чувствуешь больше свободы в прочтении пьесы. Сложно импровизировать с сотней человек на сцене.
— Бывает так, что нужно быстро выучить концерт, которого у тебя пока нет в репертуаре?
— О да. Тебе могут позвонить и сказать, что выступление через две недели. Надо быть все время наготове. Концерты вещь такая: чем больше знаешь, тем лучше. Поэтому я на них налегаю. За этот год выучила шесть концертов. Но хочу знать столько, чтобы потом уже спокойно соглашаться на любое выступление — хоть завтра, хоть сейчас.
— Какой концерт ты выучила быстрее всего?
— Пожалуй, Третий концерт Бетховена — организаторы концерта позвонили и попросили выучить за три недели до выступления. Самый стрессовый день — первый, когда начинаешь учить текст. Примерно через три дня ты понимаешь, что уже что-то играешь, и успокаиваешься. Но вообще со мной такой экспресс-режим даже лучше работает, чем обещания: «Выучу-ка я за лето какой-нибудь концерт Рахманинова». И все растягивается на целый год.
— Ты многое меняешь в своей игре на репетициях с дирижером?
— Есть дирижеры, которые настаивают на своей интерпретации, а есть те, кто может спросить: «Как хочешь ты?» Но, если честно, я не чувствую себя достаточно смелой и опытной, чтобы настаивать на своем, — чаще прислушиваюсь к старшим.
— В апреле ты играла в Филармонии-2 с оркестром Владимира Спивакова. Ну как тебе?
— Поразил его подход к работе. У нас было много репетиций, мы тщательно обговаривали каждое место в нашей программе. Я выходила на сцену, зная свои задачи на 100%.
— А Валерий Гергиев?
— В первый раз меня позвали играть с Валерием Абисаловичем, когда мне было 15 лет. Сначала я просто не поверила: с дирижером такого уровня! Очень ждала встречи с ним. И вот прихожу на репетицию играть Рапсодию на тему Паганини Рахманинова, а вместо Гергиева дирижировать начинает его ассистент. Я играю, полностью погруженная в музыку, и тут, когда закончилась знаменитая 18-я вариация, поднимаю глаза — Валерий Абисалович стоит! Такое у нас с ним получилось знакомство, на всю жизнь запомню!
— Завтра тебе исполнится 17 (интервью проходило 14 апреля — прим. «Люмоса»). Часто чувствуешь, что взрослые коллеги видят в тебе еще ребенка?
— Думаю, почти все относятся ко мне как к ребенку.
— Тебя это радует?
— Конечно! Я вообще хочу навсегда остаться ребенком. Мне обидно, что завтра уже 17. Хочется все время быть десятилеткой. В этом возрасте тебе все легко и с музыкой ты более искренен.
— Существуют произведения, которые ты еще не способна технически сыграть?
— Из классических, честно говоря, не знаю; ты просто учишь потихоньку, и вдруг выясняется, что ничего сверхъестественного нет. Но сегодня появляется очень много сложной современной музыки.
На одном из этапов конкурса Клиберна нужно было обязательно играть современные произведения — я исполнила «Бабочки, колибри» американского композитора Уильяма Болкома. В этой музыке ты прямо слышишь этих бабочек! Когда я играю, они как будто у меня здесь, на кончиках пальцев, дрожат своими крылышками. Я бы хотела включить в репертуар больше современной музыки.
Владимир Горовиц и Билли Айлиш
— У тебя возникает желание не подходить к роялю, скажем, несколько дней?
— Почти никогда — все-таки я это по-настоящему люблю. Но невозможно работать по семь часов каждый день без остановки. Поэтому Наталия Владимировна сама просит меня иногда неделю не подходить к инструменту, чтобы перезагрузиться. Думаю, скоро меня ждет такой перерыв.
— Что ты делаешь неделю, когда отдыхаешь от музыки?
— Я читаю, гуляю, могу музыку послушать.
– А мультики смотришь? Можешь засесть перед телевизором с чипсами?
— В последнее время увлеклась фигурным катанием. Зимой ходила на каток с друзьями и мамой, турниры по фигурному катанию мы смотрим всей семьей. Люблю кино — с удовольствием пересмотрела старые фильмы Феллини.
— В классе ты самая сильная пианистка?
— Я так не могу сказать. Но не думаю, что кто-то еще из класса пропустил столько уроков, сколько я, из-за концертов.
— За кем ты следишь из музыкантов? У тебя есть кумиры?
— За Дмитрием Шишкиным и Константином Емельяновым. Но все равно я слушаю Горовица или Наталию Владимировну, или Марту Аргерих.
— Для тебя важна публичность? Как ты себя чувствуешь, когда приглашают на интервью или прямые эфиры?
— Сначала мне было не очень комфортно: не знала, как себя вести. А потом вдруг стала получать от этого большое удовольствие. Думаю, если я хочу популяризировать классическую музыку, то для меня публичность должна быть частью работы.
— Почему ты хотела бы ее популяризировать?
— За спортом все следят, а музыка, к сожалению, пока еще для более узких кругов. С другой стороны, конкурс Чайковского в России — почти национальный праздник. Я бы хотела, чтобы в будущем такие события могли стать по-настоящему популярными. Классическая музыка — для всех. На самом деле в ней нет ничего такого уж сложного, что невозможно прочувствовать.
— А поп-музыку слушаешь?
— Очень редко. Знаешь, у меня в голове часто звучит вторая часть концерта Рахманинова, и иногда мне кажется, что она засела туда на всю жизнь. Из молодых исполнителей я люблю Билли Айлиш. Когда я узнала, что ей 19, то была в шоке: она же практически моего возраста и столького уже добилась! Каждая ее песня попадает мне прямо в душу. А так я особо никого не знаю, только переслушиваю иногда Queen и The Beatles.
— За победы в крупных конкурсах ты получаешь денежные вознаграждения. Расскажи, как ими распоряжаешься?
— Премию, которую получила на конкурсе Кливленда в Штатах, я потратила на ремонт в нашей квартире. Брекеты я тоже поставила на свои деньги. Недавно купила себе сережки. Вот, в общем-то, и все. Я стараюсь больше откладывать, и у меня даже нет мыслей, на что я могу потратить свои премии. Пока буду копить, а потом, может быть, дом куплю.
— Какой ты себя видишь лет через десять?
— Хочется охватить максимально широкий фортепианный репертуар, быть концертирующим и счастливым пианистом. Хочется поддерживать молодых музыкантов. В этом смысле для меня главный пример — Денис Мацуев. Не знаю, какой еще пианист столько делает для молодых. Ну и хочется побеждать во всех больших состязаниях, но тут уже как судьба распорядится. Сейчас готовлюсь к конкурсу имени Шопена в Польше. Возможно, буду участвовать в конкурсе Чайковского — наконец подхожу по возрасту. И в конкурсе Клиберна в США. Это тройка самых профессиональных конкурсов мира.
Но соревнования, конечно, не самоцель. Они нужны для того, чтобы у музыканта были концерты. Если получится много выступать и так, то я с радостью обойдусь и без конкурсной гонки.
— Если бы не музыка, чем бы ты занималась?
— В два года мама отдала меня в секцию профессионального балета — так что, возможно, не играла бы, а танцевала. Но для этой работы приходится себя в чем-то ограничивать, например, в еде. Ну вот подумай, как я могу не съесть эту «картошку»? Так что нет — балериной я бы вряд ли стала.
Интервью: Анна Рыжкова